CТАРУХА В ВИХРЕ МИСТЕРИЙ /ЭРМИТАЖА/
Открывает мистерию «Флора» рассказ Зэди Смит «Старушка», исполняемый Анной Вартаньян.
Шорох зрительских ног утих и актриса, выждав глубокую паузу, начинает говорить. Голос её гулко разносится в полутёмной зале, отчего некоторые слова теряются. Но остаётся музыка текста, речетатив эмоций.
Вслушиваясь в нить повествования, не сразу (а то и вообще не) отождествляешь многие реперные точки. Так, мимо сознания прошёл некий Вёрджер. Который в начале 70х выпустил свою телепередачу. И пока ты размышляешь, при чём здесь дети, жара, папа, 19 лет автора и конец XX века; то даже такая известная картина, на которой строится основная(!) фабула выступления, – Венера Урбинская – абсолютно исчезает из внутреннего поля зрения. Ведь смотрим-то мы на «Старуху»!!
Поэтому, пока лучше о ней, о главной виновнице этого сумбурного спича.
КАРТИНА
А картина примечательная!
Интересна она техникой.
Необыкновенно мягкие переходы оттенков, живые и будто светящиеся изнутри, в сочетании с гиперреалистичной проработкой мельчайших деталей – создают волшебный эффект присутствия и осязаемости. Собственно, сам художник с гордостью похвалялся, что его произведения можно рассматривать с лупой, до того тонкая работа!
В качестве основы взято не обычное полотно (холст), а медная пластина. Этим, в частности, объясняется сравнительно небольшой размер портрета. Ещё, сама медь даёт тёплый оттенок, близкий по тону к человеческой коже. И, будучи металлом, имеет гладкую поверхность, которая позволяет наносить максимально утончённую лессировку, прозрачную и живую.
Главный секрет: в момент написания картины Дэннер разогревал основу! В результате чего краски ложились не мазками, а, влажно взаимодействуя;)), создавали естественность и плавность.
УСТРОИТЕЛИ
Кроме Михаила Пиотровского, директора Эрмитажа, выставку готовили драматург Питер Вольф:
и режиссер Жаклин Корнмюллер:
Эти двое вместе уже больше 20 лет. Петер сначала (да и сейчас иногда!)) был актёром в постановках Жаклин. А теперь, вот, ещё и продюсер. Их можно увидеть в ролике, когда камера проходится по зрителям.
В процессе подготовки перформанса управленческий дуэт пригласил литераторов и музыкантов из Австрии, России, Германии, Великобритании, США, Беларуси и других стран для создания текстов и композиций.
АКТРИСА
Анна Вартаньян (Астраханцева):
Служит в АДТ имени В.Ф. Комиссаржевской, много снимается в кино и сериалах. Здесь предстала в образе автора рассказа:
Очень похожа на Зэди Смит! Но о писательнице позже, во второй части. ;))
Когда близко видишь игру Анны, то настолько напитываешься её энергией, что нестыковки и колючесть самого текста уже не так царапают внимание. Но всё-таки поднимают волну несогласия.
ТЕКСТ
Что же не так? Почему от рассказа наблюдаются смешанные чувства? Впрочем, «смешанные» – это мягко. )) Возмущение проступает от абсолютной чуждости текста как нашему обществу, так и самой природе человека.
Причём, литературно рассказ прекрасен! Несмотря на нескладные перевод и адаптацию. Через воспоминания, отношением разных поколений и (что важно!) обоих полов — показывается альтернатива увяданию и смерти: красота и молодость. Но! С явным креном в торжествующую сейчас там идеологию.
Развитие автором мысли следующее (тезисно):
- женщина – объект вожделения
- старея, женщина перестаёт сексуально привлекать
так что,женщина вам не объект- женщина – победительница, она умная и сильная
- она всех вас продаст и купит
да и вообще,пол – это миф- как же я хочу остаться молодой и украшать себя
- но я вас всех переживу!
То есть, личное такое всё. Мелкое, обиженное, мстительное и завистливое. Но это мелкое заявляет, что пола не существует, гендера нет, все равны. Однако, хоть все и равны, но главные всё-таки женщины. Ну а как? Они вам не Димон! ))
Вот только в нашей стране женщины и так главные! 😉
А мысли, мелкие такие, со дна души – хоть и присутствуют; только остаются они при себе. У нас женщины, скорее, скажут, умудрившись соединить в одном предложении гордость, театральную обречённость, хвастовство, своё высокое положение над мужчиной!))), юмор и – ну, ладно, ладно)) – немного от жалобы: «А мой-то опять на рыбалку пошёл! Опять рыбы притащит, чисти её потом.»
Чуждость же природе очевидна: пол, хоть гендером его назови, не отменишь! Но некоторые пытаются. ))
Вот такие ощущения вызвала первая сценка. На слух. Однако, всё стало гораздо интереснее, когда со временем удалось определить те самые ускользнувшие от первоначального осознания реперные точки. И культурные коды. Обо всём этом – в последующих частях:
- Немного о Зэди Смит
- Смысл №1 в «Старушке» Зэди Смит — псевдореволюционность
- Смысл №2 «Старушки» Зэди Смит — неграмотность
- Смысл №3 «Старушки» Зэди Смит — неравенство
А пока — чтобы не на слух! ;)) — вашему вниманию предлагается транскрибация начальной мистерии.
ПРИМЕЧАНИЕ: прямым шрифтом набрана речь с репетиции (см.ролик); курсивом добавлены слова и выражения из выступления перед зрителями.
Меня попросили написать о картине.
Странное обстоятельство!
Странно не то, что попросили (такое теперь случается частенько), а довольно странно писать о ней через день после смерти Бёрджера. Ему было 90. Я бы решила, что этой фрау тоже 90.
С Бёрджером мы ни разу не виделись. Прошлым летом я запланировала поездку к нему в Антони́ с одним общим знакомым. Город плавился от жары, со мной были дети. И я решила, что будет другая поездка. Другая возможность для встречи. Другим летом.
Но вообще-то я струсила. Что я могла рассказать такому человеку? Что я вообще могла предложить подобающее?
Чувствовала я себя точно так же, как сейчас перед головой старухи. Вернее, перед её маленькой репродукцией. Кто я такая, чтобы говорить об этой картине? Репродукция стоит у меня на подставке для книг бешено-багряного цвета. И теперь, думая о Бёрджере, я снимаю её и кладу на тёмно-ореховую коричневую поверхность стола у меня на кухне. А потом пробую ещё раз на фоне чёрного паспарту из папки для документов. Выходит каждый раз по разному.
В красном обрамлении старуха очень строга. На фоне деревянных прожилок отрешена и исторична. А вот на чёрном она – пронзительное напоминание о смерти. Но подлинный её контекст, её истинный смысл – я!
Я.
В конце концов, это я выбрала её из пачки с репродукциями шедевров Эрмитажа почти шесть дюймов высотой.
Я перебрала огромное количество богов, коней и пьет. Ангелов! Пейзажей и распятий – пока не добралась до неё.
И я решила в её пользу. Предпочла не более великую живопись, не более замечательную. Я выбрала её, потому что, как сказал бы дилетант, она со мной заговорила.
А я – дилетантка.
Много лет назад мы с отцом ходили в Уффици. А он был большим поклонником Бёрджера. Вернее, большим поклонником его телепередачи 72-го года «Способы видеть». Разумеется, Бёрджер показывал и объяснял всем что есть что.
Задолго до того, как я сама познакомилась с Бёрджером, у меня выработалась к нему детская приязнь. И он служил источником явной уверенности моего отца перед живописным полотном, сложившейся под конец жизни. Видел мой отец совсем не так, как я.
Мы стояли перед Венерой Урбинской, противореча друг другу способами видеть. Я читала о герцоге, который заказал картину. А мой отец тем временем отмечал, до чего же она хороша. Не картина. Сама Венера! Какое у неё изящное тело, какая у неё прелестная грудь, прекрасные ноги...
Господи, меня в мои 19 было очень легко вывести из себя! А отца картина чуть ли не возбуждала. И мне, как маленькой горничной на заднем плане этой замечательной картины, хотелось, чтобы рядом оказался сундук с бельём, в который можно было бы спрятать голову. Боже мой, каким синим чулком я была. И как противоречила себе в способах видеть.
Разумеется, можно много чего учёного сказать о Венере Урбинской. Но если в первую очередь не открыть глаза и не увидеть в ней эротический объект, разве можно сказать, что ты когда-нибудь её видел?
С «Головой старухи» я такой ошибки не допущу. Я пишу о ней главным образом потому, что она пожилая женщина. А посему – пункт назначения на пути, предстоящем мне. Я уже перестала быть молодой. Я начала становиться старой. И конечно же, путь долог. Я не скажу, что я зашла в этом пути далеко, однако, утверждать, что не начала, тоже было бы заблуждением.
Больше всего в канале связи между этой фрау и мной меня интересует, до какой степени она совершенно к нему безразлична. Это довольно странно для портретов эпохи Возрождения (европейской традиции).
Бёрджер в «Способах видеть» показывает, что женские портреты эпохи Возрождения (европейской традиции) строятся вокруг понятия доступности. Венера Урбинская, к примеру, предлагает зрителю вечную сексуальную восприимчивость. Всё в её теле уложено так, чтобы реагировать на Ваше эротическое понимание.
Она существует, потому что Вы на неё смотрите. И всё сознание, которое есть в ней, сводится к сознанию этого: «Я вижу, что Вы на меня смотрите!»
Старуха с портрета, по-моему, давно отошла от подобных соображений. Она неумолимо смотрит не на меня. Как бы я не перемещалась относительно портрета и как бы не перемещала репродукцию, мне никогда не удаётся встретиться с ней взглядом. Смотрю я на неё или нет, похоже, ей это совершенно безразлично.
Бёрджер о женщине: «Ей постоянно твердят: “Следи за собой!” За каждым взглядом – суждение. Те, кто некрасивы, – не красивы. А тех, кто красивы, вознаграждают. Награда – быть обладаемой. Иными словами, доступной.»
Старуха с портрета вне всего этого. Она не доступна. Возраст поместил её за границы этого состязания. И, быть может, как намекает мне картина, не так уж чудовищно раз и навсегда оказаться за границами этого состязания.
Возможно ли, что загадочной мужчины считают в женщине, вообще говоря, самостоятельность? «Если она не хочет меня, кого она вообще желает?»
Женщина, которой более нет. Которой нет никакого дела до того, смотрим ли мы на неё или нет. Женщина, у которой ум; именно, что ум – и он есть в ней! Мысли её не доступны, к нам они не имеют никакого отношения. И с какими бы печалями не пришла к ней я – мне 48 и я боюсь старости – она всё это уже видела.
У неё морщины. У неё были дети, она их потеряла. Она теряла и завоёвывала мужчин, женщин, целый свет – для неё всё прожито.
Конечно, я читаю старуху с картины через некий канал, который сама же и создала. Я смотрю на её пятнистый мех и богатый шёлк, и вижу упорную преданность роскоши, которая поддерживало в себе такое количество богатых женщин, когда их предаёт собственная плоть. Они хотят заменить старую (неверную) морщинистую кожу поверхностью более привлекательной. Которая по неумолимой логике капитала не обесценится, как обесценились они сами.
А ещё я вижу потерю пола. Исчезновение гендера. Чтобы в конце жизни быть просто старой. И эта мысль здесь не оплакивается и не восхваляется. А лишь намеренно утверждается неоспоримый пункт назначения, до которого доедет и зритель, если выживет. Если будет столь же твёрд и упорен, как старуха с портрета.
Не знаю...
Я вижу возраст без иллюзий. Или, быть может, просто выдаю желаемое за действительное...
.
