В мистерии Эрмитажа личное бессилие оборачивается смертью

Миниатюра «Младенец с младенцем» — настоящий перформанс.

Перформанс шокирующий, хлёстко и безудержно играющий на самых святых чувствах, максимально трагический. Но при ближайшем рассмотрении оборачивающийся растерянностью человека перед лицом перемен.

Это – монолог выученной беспомощности. Разглядеть последнюю поможет некоторая безучастность. И анализ.

Картина при «Младенце…»

Полотно, у которого разворачивается действо, — «Мадонна с младенцем и ангелами» Джулио Чезаре Прокаччини, написанное в 1610—1612 годах.

Живопись в то время, время маньеризма, отошла от ренессансной гармонии и сложности, когда в младенческом лике Христа художники старались отобразить предзнание своей судьбы, принятие её; а также, мудрость и скорбь. И это принятие выражало стойкость, которая давала силы противостоять крушению Мира.

В 1527 году произошло разграбление Рима. Оно стало ключевым эпизодом в войне между Габсбургами и Медичи. Политическое господство Ватикана потерпело крах, Италия утратила свои позиции в Европе. И над эпохой Возрождения опустился занавес.

Пропала уверенность в завтрашнем дне. Мир перестал казаться гармоничным и рациональным. Он представлялся уже непредсказуемым, опасным, грозящим испытаниями и трагедиями. И маньеристы стали искать выход в изяществе и утончённости, противопоставляя их болезненной действительности.

Прокаччини изобразил Иисуса обычным младенцем Композиция перегружена. Фигуры изломаны и деформированы.

То есть, человек эпохи маньеризма не пытался осознать перемены и, тем более, принять их. Он жил по накатанной, используя приёмы, наработанные предшественниками. А на вызовы отвечал экзальтацией.

Автор «Младенца…»

Виктора Мартиновича, создателя миниатюры «Младенец с младенцем», так же можно назвать человеком эпохи маньеризма.

Родившись в СССР и пережив его разграбление, теперь он скитается вдали от родной Белоруссии и пишет книги.

Язык повествования довольно бедный. В отличие, например, от Татьяны Толстой, представившей своё видение в мистерии по «Блудному сыну». Но обоих их объединяют просторечия, доходящие до мата.

Герои Мартиновича, как и сам Виктор, являются игрушками судьбы. Они довольно безвольны. И трагедиям жизни противопоставляют свою истерику.

Сюжет «Младенца…»

В постановке звучит история о юной матери, у которой опека забирает ребенка. Женщина не выдерживает разлуки и предпочитает смерть. Повествование ведётся от лица офицера полиции, выезжающего в неблагополучные семьи, где происходит «изъятие детей».

Подано очень экспрессивно. С накалом, соперничающим с эмоциональностью мистерии «Отозваться на имя» в исполнении Саши Ревенко. Только там история обезличенная, аллегоричная.

А здесь монолог, касающийся очень многих. Даже не ситуацией с опекой, а выраженной пострадатостью.

Лицедейство «Младенца…»

ХарАктерного, обладающего суровой внешностью актёра Дениса Зыкова обрядили в короткие штанишки-кюлоты.

И если такой же трюк с Александром Петровым, исполнившим мистерию «Сила любви», несомненно оправдан (поскольку изначально на музыканта вообще напялили юбку!) и даже органичен музыке с флейтой, то в «Младенце…» кюлоты попросту нелепы.

Офицер в шортиках?

И в цветных “бронзовых” ботиночках?

В сочетании с форменной курткой наряд превращает трагизм в фарс.

Анализ «Младенца…»

Произведение рассчитано на шок и прекрасно с этим справляется. Зрители сопереживали сценке, но уходили с выражением чувства неуместности подобных тем. Ведь здесь происходит даже не воспевание смерти, как в мистерии «Музыка прикосновения», исполненной очаровательной Юлией Гришаевой, а само её, Смерти, утверждение. В максимально безысходном ключе.

Для рассуждений стоит абстрагироваться от ситуации в чувственном её диапазоне. И рассмотреть отношение к проблеме. А также ту, которая эту проблему создала.

Ведь дело тут не во внешних факторах: бросившем мужчине, опеке… Это – последствия.

Что привело «молодую и красивую» особу к трагическому финалу? Злой рок и бросивший мужчина с опекой?

Рассказ однозначно назначает виновных.

А раз есть виновные, то у них должны быть адвокаты. Что бы они сказали?

Адвокат мужчины:

— Вырисовывается ситуация: пара расписалась, у них родился ребёнок. После чего обвиняемый покинул совместную жилплощадь. То есть, обвинительница продолжила пользоваться всеми материальными благами вплоть до «окорочка в холодильнике». Её не оставили без крова и пищи, её лишили только своего присутствия. Поэтому термин «бросил» не корректен. Скорее, тут будет уместно выражение: «оставил без содержания». Так как пара зарегистрирована в законном браке, то в этом случае обвинительница вправе претендовать через суд на алименты. Которые, позвольте акцентировать, полагаются не матери, а ребёнку. Фактическое же материальное содержание [взрослыми] гражданами друг друга – по личным клятвам ли, обещаниям или «потому что так принято» – осуществляется лишь исходя из их, граждан, желания.

Адвокат опеки:

—  Поступил сигнал: в результате распада семьи грудной ребёнок находится на попечении матери. Проверка по месту проживания показала, что у неработающей гражданки отсутствуют средства для ухода за младенцем. Опека вынуждена распределить ребёнка на содержание из-за угрозы его здоровью и жизни.

Впрочем, “адвокатное” трезвое видение ситуации свойственно взрослому, ответственному взгляду на жизнь. Или взгляду не зашоренному одной лишь установкой, а рассмотрению вызова с разных сторон.

Подобным видением обладали полиматы, люди эпохи Возрождения.

Сейчас же (пользуясь исторической аналогией) мир бьётся в истерике маньеризма. Когда большинству людей (и даже государств) проблему невозможно не то, что принять (для её решения), но и просто увидеть.

Зато модно, легко и приятно выражать подсознательное чувство деформации по поводу любой посетившей трудности. И конечно, как видно из «Младенца…», — назначать виноватых.

Выводы из «Младенца…»

Пусть литература утратила миссию — учить; но определённую логику – как не допустить подобных ситуаций – вывести можно.

Собственно, она [логика] довольно проста.

Следует обладать собственным запасом прочности и быть самодостаточным. А не вручать свою судьбу на милость кого бы то ни было.

Если бы девушка из рассказа банально немного поработала, а не заламывала бы руки в спиритуалистическом экстазе, то всё было бы иначе, всё было бы в порядке. И прежде всего – с ней самой.

Но тогда бы не случилось этой жуткой мистерии.

Или она была бы иной.

.

.

.